Усадьба ЛЮБЕРЦЫ, Московская область, Люберецкий район (часть 2 из 3)

Люберецкие парни, помимо своих наделов, обрабатывали для царской (императорской) семьи десятинную пашню.

В Люберцах, этой живописной местности, среди лесов и перелесков, песчаных холмов и неиссякаемых родников и речек, любила отдыхать цесаревна Елизавета Петровна – дочь Петра I и Марты Скавронской. Она родилась до того, как ее родители вступили в церковный брак, и потому считалась “незаконной”. Претендовать на престол не имела права и не помышляла. Будучи неглупой, поняла, что ей до поры до времени лучше держаться в тени, подальше от большого двора с его бесконечными интригами и беспощадной борьбой за власть, а то еще упаси господи, и голову сложишь. Елизавета предпочла предаваться сиюминутным наслаждениям, выбрав не Москву и не Петербург, а то ли Александровскую слободу, то ли Милет. Александровская слобода отсюда далече, а вот Милет... Таинственный Милет… До него было рукой подать.

Елизавета Петровна, обожавшая верховую езду, могла быстро одолеть расстояние от Милета до Люберец, где был у нее конный завод.

Цесаревна ленилась читать, писать, совсем не склонна была к учебе. Не знала даже, что Великобритания – остров. Русской грамоте почти не обучалась, хотя в юности пыталась сочинять стихи. Ее мысли были заняты праздниками, лошадьми, псовой охотой. Бесстрашный наездник, она, сопровождаемая собачьим лаем, гиком и свистом, носилась по полям и лугам, зимой обожала езду с ветерком на русской тройке под бешеный звон колокольчиков (какой же русский не любит быстрой езды!), каталась с ледяных гор на санках. В старом меншиковском дворце полы дрожали и прогибались от плясок и топота. Елизавета сама славно пела и лихо плясала. Пиры следовали за пирами, вино текло рекой. В месяц уходило до 500 ведер. Дамы не уступали мужчинам.

Черты лица Елизаветы не были привлекательны: нос короткий, толстый и приплюснутый, потому она не позволяла изображать себя на портретах в профиль. Склонная к полноте, вряд ли могла претендовать на победу в конкурсе модных красавиц. Тем не менее при своем объемном телосложении Елизавета с удовольствием облачалась в тесную мужскую одежду, в которой так отчетливо проступали ее пышные формы. Дитя любви, как ее называли, в выборе партнеров не была щепетильна. В списке ее поклонников были и гвардейские бравые офицеры, и простые служители, и конюхи. Да что там говорить, даже юный Петр II в 13-14 лет был без ума от своей тетки, которая совсем на малость была старше его (она с 1709 года, он с 1715-го). Мальчик горько вздыхал у ног задорно-бойкой, заразительно веселой и остроумно-насмешливой девицы, сочиняя в ее честь глупые стихи-комплименты, и дарил кошельки с золотыми монетами, которые тут же отбирал жадный до денег Меншиков.

Дворцовый переворот в ноябре 1741 года вознес Елизавету Петровну на престол. Но среди государственных дел, ее охвативших, она не оставила своей привязанности к лошадям. Всего конных заводов у нее было пять: Люберецкий, Танинский, Александровский, Покровский и Можайский. Ими еще с 1731 года заведовал камер-юнкер граф Александр Иванович Шувалов. Из всех заводов выделялся Люберецкий, рассчитанный преимущественно на выведение клепперов – эстонских упряжных лошадей. Ценила Елизавета также норийскую породу.

С воцарением Екатерины II Люберецкий, Покровский, Можайский и Танинский заводы были закрыты. Лошади частью были распроданы, другие переведены в заводы ведомства Дворцовой конюшенной канцелярии. Новая императрица мотивировала это желание соблюсти наибольшую для казны выгоду чрез сокращение денежных расходов.

В последние годы своего царствования Елизавета Петровна ощущала какой-то странный страх. Боялась остаться одна в своих покоях, ее преследовали тени осужденных ею людей. Опасалась, что ее могут убить, и каждую ночь ложилась в другой комнате, чтобы запутать убийц. Говорят, что день и час ее смерти был предопределен таинственными и необъяснимыми силами. Петр и Иван Шуваловы видели незадолго до кончины императрицы ее призрак-двойник, спокойно разгуливавший по летнему саду, хотя наверняка знали, что она в то время в своем кабинете находилась.

Ее смерть была предсказана Ксенией Блаженной. “Пеките блины! Все пеките блины! Вся Россия должна печь блины!” – возвещала на уличных перекрестках юродивая. А назавтра императрица испустила дух. И пеклись поминальные блины.

После Меншикова Люберцы принадлежали Дворцовому ведомству – царю и членам его семейства. Снабжали Большой двор провизией. Будто без люберецких хлеборобов коронованные особы умерли бы с голоду.

Люберцы, конечно, были не единственным поставщиком продуктов. По переписи 1742 года в подчинении Дворца числилось свыше 415 тысяч ревизских душ. Экая прорва! Владения раскинулись по всему государству, особенно плотно было насыщено Подмосковье. Перечислим ближайшие: Измайлово, Котельники, Быково, Софьино, Беседы, Остров, Мячково...

16 апреля 1753 года Елизавета Петровна подписала Указ о передаче Великому князю Петру Федоровичу села Ново-Преображенского, Либерицы тож, и села Острова с приселками и деревнями, всего 1101 крепостную душу. Супруги в мае того же года пожаловали в Люберцы. Вот что они застали там.

Их встретила церковь каменная Преображения Господня. Дворец каменный ветхий. Сад, а в нем 20 яблонных деревьев, смородины красной 550 кустов, крыжовника 400 кустов, клубники 6 гряд. За посадками следили шесть садовников.

При том селе Либерицах, за речкой, деревня Петраково, всего в общем подсчете по последней ревизии проживало 216 душ мужского пола. Собирают с них дворовых доходов по 40 копеек с души, итого 86 рублей 40 коп.

Да оброчных доходов с мельницы 7 рублей 50 коп. Да с пустоши Ивановской 5 рублей. Да с Пуловской рощи, где люберецкий крестьянин Михаил Семенов выламывает жерновой камень, оброк по 33 рубля в год.

Казенная десятинная пашня, составлявшая в трех полях 59 десятин, из-за недорода отдана с 1751 года крестьянам в оброк по 5 рублей за год... Всего окладных сборов 136 рублей 90 копеек.

Да сверх окладных... а сверх тоже порядком… Тут и взятие на постройку в Санкт-Петербурге каменного запасного дворца, и за поставку хлеба и всяких припасов... Итого 119 руб. 88 коп.

И это еще не все. Люберецкие крестьяне в 1752 году исправляли во дворце и прочих местах по наряду конные и пешие работы на 95 рублей 50 копеек. Так по грошику и набежала кругленькая сумма.

Екатерина II так вспоминала о Люберцах: “Мы поехали в Люберцы, имение великого князя в 12 или 14 верстах от Москвы. Бывший там каменный дом, давно выстроенный князем Меншиковым, развалился. Мы не могли в нем жить. Чтобы этому помочь, разбили во дворе палатки. Я спала в кибитке, утром с трех или четырех часов сон мой прерывался ударами топора и шумом, какой производили на постройке деревянного флигеля, который спешили выстроить, так сказать, в двух шагах от наших палаток для того, чтобы нам было где прожить остаток лета. Почти все время мы проводили на охоте или в прогулках, я не ездила больше верхом, но в кабриолете”. Она была в положении.

К Петрову дню, а он отмечался 29 июня, супруги вернулись в Москву. Это большой праздник, и Екатерина, забыв про осторожность, всецело отдалась гулянью: меняла наряды, обедала, танцевала на балу, осталась и на ужин. Последствия не замедлили сказаться: на другой день у нее был выкидыш. Две недели провела между жизнью и смертью, а всего шесть недель не покидала комнату. В половине августа они вернулись в Люберцы и оставили их после 5 сентября.

1 ноября вспыхнул пожар в императорском дворце. Сгорел полностью. Екатерине с мужем пришлось скитаться по разным домам, испытывая неудобства. Скука, нездоровье, телесное и душевное беспокойство нагнали на нее большую ипохондрию. Так прошло более шести недель.

– От этого я была зла, как собака, – записала Екатерина, а затем с облегчением добавила: – Наконец через несколько дней нам позволили ехать в Люберцы. Здесь мы считали себя в раю. Дом был совсем новый и довольно хорошо устроенный; в нем танцевали каждый вечер, и весь наш двор здесь собрался.

В Люберцах продолжался неудержимый роман Екатерины с Сергеем Салтыковым, последствием которого, как полагают, было рождение в сентябре 1754 года сына, будущего императора Павла I.

Деревянный флигель-времянка не мог удовлетворить тщеславного Великого князя. – Построю-ка я в Люберцах роскошный дворец, – размечтался он. Замысел вполне можно было осуществить, так как деньги на стройку были ассигнованы еще по именному указу Елизаветы Петровны 17 апреля 1753 года: “Об отпуске из штатс-конторы в комнату Великого князя Петра Федоровича 20000 рублей на исправление домового строения в селе Ново-Преображенском, Либерицы тож”.

А может быть, на строительскую стезю он был вовлечен своей дражайшей половиной? Она любила возводить. Екатерина писала барону Гримму: “Вы знаете, между прочим, что страсть к постройкам усилилась у нас, как никогда, и ни одним землетрясением не разрушено столько, сколько мы строим. Стройка дело дьявольское: она пожирает деньги, и чем больше строишь, тем больше хочется строить. Это – болезнь, как запой, или она обращается в какую-то потребность?”

Дворец заложили на противоположном берегу пруда, у начала пустоши Петраковой, уже, правда, понемногу заселяемой. Пригласили видного архитектора Карла Бланка. К числу признанных его творений относятся Воспитательный дом в Москве, барская усадьба Кусково, церковь Николы в Звонарях. Карл родом из обрусевших немцев, потомственный архитектор. Его отец Иван Яковлевич Бланк возводил здания в городе на Неве.

Зодчий приехал в Люберцы. Последователь стиля барокко и раннего классицизма, он замыслил загородный дом с подобающей торжественностью и вместе с тем ясностью и цельностью композиции. Одноэтажным, но с антресолями в одной части. Главный корпус занимал в длину около ста метров. Были спроектированы вместительный парадный зал, приемные комнаты, опочивальня, столовая с красивым расположением колонн.

Нужны были строительные материалы. Для этого в четырех верстах от селения выстроили два кирпичных заводика, примерно там, где нынче Люберецкий силикатный завод – все в мире повторяется.

Кирпич подрядились делать крестьяне Елисей Антонов, Семен Филатов да московский купец Василий Лаврентьев. Великий князь выдал им задаток – 3000 рублей, обязался платить за каждую тысячу штук по 2 рубля 39 копеек, да за кубическую сажень щебенки – столько же. Приказано было на работу нанимать только с паспортами, а беглых, солдат и рекрутов, боже упаси, не брать, чтобы не сделать эту лесную глухомань пристанищем воров.

В первую же благоприятную летнюю пору (зимой не работали) было выработано до 800 тысяч кирпичей. Формовали вручную. Сушили под открытым солнцем, и если шел дождь, то он выбивал на незатвердевшей поверхности крапинки-рябинки. И тогда кирпич был словно засижен мухами. Готовую продукцию разбирали на три цвета: красный, алый и полужелезный, а бледный браковали. Готовили разных видов: и треугольный, и полукруглый, и совсем замысловатой формы, но больше всего требовалось простого кирпича: длина – 6 вершков, ширина – 3 и толщина – один и три четверти вершка (вершок – 4,4 см).

Строительство подвигалось, хотя и медленно. Куда спешить? Строили на века. Надежно. Прочно. Уже и большой корпус вывели из земли, перекрыли сводами на высоте не более 8 аршин, во всяком случае не хрущевки (аршин – 0,71 м).

Но тут все смешалось. История, словно пробудясь от спячки, приняла стремительный бег. В декабре 1761 почила в бозе Елизавета Петровна. Императорский пост занял ее недостойный племянник. Недолго он правил. В июне 1762 года гвардейцы возвели на престол Екатерину II. А вскоре был умерщвлен и ее супруг-неудачник Петр III. Дворец ему стал не нужен. А Екатерине и подавно: все, что было связано с покойным мужем, было ей ненавистно. Больше она никогда не приезжала в Люберцы, в этот “рай”. 10 июня 1763 года по ее именному указу село было вновь причислено к дворцовым волостям.

Недостроенный дворец, словно скорбный памятник убиенному Петру III, пугал проезжавших по большой дороге, и, как писали в актах, “казенному строению в такой безобразности быть весьма неприлично”.

По счастию, императрица задумала учредить в Москве для содержания сирот Воспитательный дом. Вот и выход. Велено было все из люберецкого дворца: кирпич, известь, железо, скобы, связи, инструмент, бревна, канаты, белый камень, подвязные леса и прочее отдать в опекунский совет Воспитательного дома.

Зимними дорогами в начале 1764 года заспешили в Москву вереницы саней, груженые стройматериалами. А 21 апреля того же года, в день рождения Екатерины Алексеевны, состоялась закладка Воспитательного дома. Первый камень, возможно, наш, люберецкий, положил в основание генерал-фельдмаршал граф П. Салтыков, брат Сергея Салтыкова, при пушечном салюте и колокольном звоне всех московских церквей (умели из ничего сделать торжество). Затем кладку продолжили многие светские и духовные особы. А кирпичи и все остальное им подавали каменщики, двенадцать по счету, одетые самым пристойным образом, и подавали не как-нибудь, а на серебряных блюдах.В советское время сирот выселили, их детские покои заняли слушатели военной академии имени Дзержинского.

Так по камушку, по кирпичику увезли люберецкий дворец. Одним памятником архитектуры в Подмосковье стало меньше. Но растащили не все, не до последнего болтика. По словам старожилов, из развалин люберецкого дворца около 1900 года были выстроены каменные одноэтажные здания школы № 3. Их руины и сейчас видны с автомобильной эстакады.

А что стало с кирпичным заводом? Без работы он ветшал. При проверке 1765 года выявилось, что своды в печах местами обвалились. Крыши на сараях разбило ветром, в избе для работных людей двери, рамы, полы повыломаны. Все обветшало, погнило, повалилось. И только сиротливо лежали, дожидаясь отжига, сто тысяч штук кирпича-сырца.

– Завод от Люберец в далеком месте, – сокрушался управитель села. – В ночное время одному там опасно, нет покоя от случайных бродяг. Солдаты, размещенные на постой в Люберцах, никак за всем досмотреть не могут, а прибавить воинской команды для караула неоткуда. Через десяток-другой лет поляну, где догнивали заводские постройки, затянула молодая поросль.

Екатерина II круто разделалась и с люберецким зверинцем, который себе в утеху строил Петр III. Ему доставляло удовольствие дразнить, мучить и истязать беззащитных животных.

Где находился зверинец? Уроженец хутора Мальчики А.М. Балякин показывал полузаваленные ямы на панковской стороне бывшего пруда. “Вот тут, – говорил он, – и содержались звери”. Возможно. В таких огороженных, размещенных на краю селения зверинцах держали медведей, оленей, кабанов, дикобразов, редких птиц: павлинов, китайских гусей, лебедей. После смерти Петра III их, видимо, поубавилось. Да и тех Екатерина II распорядилась перевести в Измайловский зверинец. К тому времени их оставалось: оленей сибирских старых – 3, оленей молодых – 1, пять диких коз, зайцы. Да еще кабан.

Перевозили зверей летом 1763 года на подводах крестьяне Люберец и Панков. Только кабану была уготована иная участь. Его пристрелили и отправили на тезоименитство императрицы.

Из ведомости 1763 года следует, что городьба вокруг зверинца вся обгнила и требует поправки. В неприглядном состоянии находились два охотных двора. “Светлицы весьма ветхи, в них без починки и жить неможно”. 23 августа было велено все эти строения “публичным торгом продать”.

Дворцовая контора неоднократно давала в газете объявления о продаже, но “охочих людей никого не нашлось”, а если и приходили на торг (аукцион), то предлагали незначительные суммы. Так, первый торг 7 октября 1764 года выиграл Никита Иванов из села Котельники, предложивший 78 рублей. Дворцовой конторе показалось мало. В торгах участвовали также Гаврила Васильев, тоже из Котельников, Дмитрий Григорьев из деревни Чагино и люберецкие крестьяне Василий Антонов и Алексей Марков.

Во втором торге победил люберчанин Василий Антонов, не пожалевший на “звериное” хозяйство 106 рублей. Мало! 21 октября провели третий торг. Верх одержал Никита Иванов из Котельников. 138 рублей. Четвертый торг назначили на 28 октября. Но никто на него не явился. Послали к Никите Иванову, но тот передумал и отказался платить оговоренную цену.

А время шло. Оно не щадит ничего. В 1767 году управляющий доносил в дворцовую канцелярию: “В подмосковном селе Люберцы находящаяся около зверинца городьба и вороты пришли в крайнюю ветхость”. Так бесславно прекратил свое существование люберецкий зверинец.

Люберцы пустели. Резко обозначился их закат. Мало что оставалось от былого величия. Архитектурный ученик Александр Нилус примерно в это время начертил план центральной части люберецкого села. Еще сохранился, но доживал последние дни деревянный господский дом размером 30 на 6 сажень (там, где ныне Дворец культуры). За ним, в глубину от большой дороги, стоял деревянный флигель для служб такого же размера. Справа от него тянулся регулярный поредевший сад 70 на 6 сажень. Через пруд к новому недостроенному дворцу вела каменная плотина, 50 сажень длиной и 8 шириной. Но постепенно и она разрушалась, и сад приходил в запустение.

С полной уверенностью можно сказать только о том, что Баженов многократно наезжал в Люберцы по своим служебным делам. Так, получив повеление строить большой Кремлевский дворец, а это было в 1768 году, Баженов вместе с другим замечательным архитектором Казаковым обследовали все подмосковные каменоломни, наиболее перспективными показались им в Люберцах и Мячкове.

Позднее, для новых строек, он вновь рекомендует добывать строительные материалы в Люберцах. “Камень хорошевский и люберицкий на цокули употреблять должно в строении села Царицына”, – предлагает он в памятной записке, предназначенной для Екатерины II.

49. "...Людям, проходящим через железнодорожные пути в люберецкий парк отдыха, приходится идти мимо этих развалин, и некоторые из этих людей говорили, что слышали там детские голоса и видели странное свечение. Один мой знакомый однажды вечером там был, с компанией..."