Усадьба ЕРШОВО, Московская область, Одинцовский район (часть 2)

У Василия Алексеевича и Ольги Павловны был сын, (родился в 1913 г.) которого, согласно семейной традиции, в честь деда назвали Алексеем. Алексей погиб во время второй мировой войны в 1942 г. на флоте у берегов Туниса.

В период с 1918 по начало 1920-х в бывшей графской усадьбе был музей помещичьего быта, Экспонаты музея - имущество, оставленное графом В.А. Олсуфьевым. Затем в усадьбе Ершово было ремесленное училище и приют для беспризорников.

Далее идет описание усадьбы Ершово по книге А.Греча «Венок усадьбам». В 1920 году дом еще сохранялся как музей. Правда, довольно своеобразно охраняемый. Попасть в него можно было беспрепятственно и через окно. Цела была обстановка голубой гостиной, где висели фамильные портреты Олсуфьевых, большей частью, правда, копии. Среди них заметно выделялся один — овальный, представлявший молодую прекрасную женщину в коричнево-лиловой амазонке, с тросточкой в руках, с прической высоко взбитых волос. Превосходный по живописи, он казался вдвойне таинственным и загадочным — как образом запечатленной в нем женщины, так и анонимностью художника, его исполнившего.

В другой гостиной рядом, соответствовавшей колонной лоджии, выходившей в сад, стояли ампирные простеночные зеркала в золотых рамах со стильными веночками. Стены были обклеены здесь редчайшими, но кое-где встречавшимися в России, большей частью в усадьбах, обоями, привезенными из Италии. Эти обои, состоявшие из больших кусков-полотнищ, представляли виды и ландшафты с кипарисами и пиниями, городами, церквами и виллами, около которых разыгрывались жанровые сценки — группы людей около остерии, пары, танцующие тарантеллу или просто прогуливающиеся. Все это в ярких красках, за долгие годы только немного выцветших на солнце. Эти обои как бы заменяли собой написанные на стене фрески. Рядом с этой гостиной, в угловом кабинете, с мебелью, обитой кожей, висели гравюры, акварельные и карандашные портреты, дагерротипы и старые фотографии. Здесь была превосходная акварель работы П.Ф.Соколова, изображавшая мальчиков Олсуфьевых в красной и синей рубашечках, с вьющимися волосами. Групповой детский портрет этот казался удивительно живо и легко написанным.

Здесь висела еще картина Рабуса, представлявшая площадь перед кремлевскими соборами и на ней семью Олсуфьевых в качестве своеобразного портретного стаффажа. Наконец, здесь же находились два рисунка карандашом и мелом, изображавшие ершовский дом со стороны пруда и церковь. Большая полутемная библиотека сохраняла в своих шкафах французские преимущественно книги XVIII века и громадное количество всяких адрес-календарей, альманахов, в том числе готских, и других подобных справочников. Все это помещалось в красного дерева шкафах, тянувшихся вдоль стен. В библиотеке стоял и рояль, старинный, как всегда, fliigel; верно, комната эта, как самая большая в доме, служила чем-то вроде английского hall'a.

Дом в Ершове, уже несколько позднего, николаевского ампира, со стороны двора украшенный только подъездом и гербом над ним, со стороны же сада — колонной лоджией, несомненно, возводился «под смотрением» московского зодчего, талантливого сотоварища Д.Жилярди, А.Г.Григорьева. Ампирный храм несколько необычно принял вид высокой башни, как бы воскресив здесь тип церкви «иже под колоколы», свойственный русскому зодчеству в конце XVII века. Внизу это куб с примыкающими к нему полукругами апсиды и притвора и двумя портиками на северной и южной сторонах; выше следуют ярусы башни, все более и более облегчающейся кверху, где в конце полусферический купол и ампирный шпиль над ним венчают все сооружение. Только по сравнению с проектом — с исключительно тонко исполненным чертежом-акварелью — в натуре все стало более вытянутым в высоту. Ершовская церковь — своеобразный ампирный храм-стрела. Внутри — стильный иконостас, конечно, исполненный по чертежам того же мастера; на стенах храма более поздние по времени мраморные доски памяти родных и друзей, связанных с Ершовом, с семьей Олсуфьевых. На одной из досок, насколько помнится, стоит имя Фета. Кругом Ершова — пашни и луга, леса и перелески. Ничто не выдает среди них присутствие усадьбы.

Имя архитектора Григорьева по счастливой случайности всплыло в истории русского искусства. Открытие мастера — одна из тех чудесных находок, волнующих и увлекательных, которые составляют радость исследователя. Безвременно скончавшемуся историку русской архитектуры В.В.Згуре принадлежит честь обнаружения творческого лица художника. Клубок счастливо и удачно начал разматываться на кладбище. Было известно место захоронения Григорьева, любопытного архитектора московского ампира, чьи чертежи, среди многих других, нашлись в Историческом музее. Старик сторож указал на родных, приходивших в прежние годы на могилу. По адрес-календарям удалось проследить потомков вплоть до преподавателя Петровской сельскохозяйственной академии Страхова, у которого по счастливой случайности отыскался и небольшой архив, и интереснейшее собрание чертежей, поступившее в распоряжение исследователя. Смерть В.В.Згуры прервала работу над монографией о Григорьеве. Только на специальной выставке в Казани появились впервые удивительно тонко и тщательно исполненные пером и акварелью чертежи в сопровождении краткого очерка, [исключенного при переиздании из] каталога.

Здание Опекунского совета на Солянке, дом Челноковых, усадьба Хрущевых на Пречистенке — вот то немногое, что бесспорно принадлежит Григорьеву. Скромный труженик-архитектор, наделенный какой-то удивительной радостью творчества, сквозящей в его чертежах и рисунках, безвестный выходец из крепостного звания всегда скромно стушевывался рядом с  [модными]иностранцами Жилярди и Бове. Он творчески перенял их — он упорно нес вглубь годов свой чистый, кристаллически ясный ампирный стиль. И надгробия эти делают почти бесспорным авторство Григорьева в Ершове, Суханове, Усове, Кузьминках. Он создавал лицо города и окрестностей.