Интерьеры Борисоглебского собора в Торжке, Тверская область, арх. Н.А. Львов

Екатерина Великая, взошедшая на российский престол, с глубоким почтением относилась к древним святыням, а классицизм, как стиль, в котором воплотились идеалы императрицы, как и устремления эпохи просвещения, в полной мере выразил духовные и эстетические идеалы своего времени. Именно в этом ключе представляет особое значение 1785 год - год завершения губернской реформы, запомнившийся одним из важнейших событий екатерининского времени, когда 2 мая государыня подписала два законодательных акта: «Грамота на права, вольности и преимущества благородного российского дворянства» и «Грамота на права и выгоды городам Российской, в значительной мере определившие дальнейшее развитие России как мощной и развивающейся державы. В этом контексте Борисоглебский собор в Торжке, заложенный вскоре этого события меж двух Русско-Турецких войн, по сути, стал главным храмом-памятником екатерининского времени, образно выражающим как символические аспекты, так и характеризующий черты устремлений эпохи.

Торжок – древний город, величаво раскинувшийся на ломах долины реки Тверцы, впадающей в Волгу. Но, несмотря на большую историю, его облик сложился на рубеже XVIII-XIX вв., что, несомненно, определило классицистических характер города.  К сожалению, от большей части его застройки до наших дней дошли лишь его величавые архитектурные доминанты – храмы, из которых Борисоглебский собор, подобно Петербургскому Исаакию и собору Святого Петра в Риме, бесспорно, играет главную роль в панораме города.

История собора прослеживается с 1315 года, а по «Истории российской иерархии» Амвросия – с 1038г., когда бывшим конюшим киевского князя Владимира боярином Ефремом в память об убиенных Святополком в 1015 году мучениках-страстотерпцах Борисе и Глебе на этом месте была основана обитель. В ставшей третьей по старшинству после Киево-Печерского и Выдубицкого монастырей первый храм на этом месте был построен между 1015-м и 1053 гг. . В конце XII века на месте деревянного храма был построен каменный собор, ставший первой известной каменной постройкой Тверской земли. В 1989 г. при проведении археологических работ были обнаружены остатки его фундаментов ленточного типа, также и незначительные остатки плинфы и фрагментов фресковой стенописи. Анализируя находки и систематизируя полученные данные удалось установить, что в плане собор восходил к тому же типу, к которому принадлежал тоже известный лишь археологически и древний собор Отроч монастыря в Твери, сооружённый в 1280-1290-х гг. В своём внешнем облике собор относился к традиции Полоцко-Смоленского зодчества, как считает А.М.Салимов, косвенным аргументом в объяснении этой причины может служить факт того, что епископ Симеон, занимавший в то время тверскую кафедру, прежде был Полоцким епископом и потому мог вполне пригласить знакомых ему мастеров.

Облик храма, от которого дошли незначительные фрагменты, в основном реконструируется на основе иконографических образов преподобного Ефрема 1770-х гг., а также на основе аналогичных сохранившихся храмов. По представленной в Торжокском краеведческом музее реконструкции мы видим, что в своём облике древняя Борисоглебская церковь походила в своих формах и декоре, прежде всего, на сохранившуюся с небольшими утратами церковь Архангела Михаила (Свирскую) в Смоленске, построенную в 1190 году, т.е. – за 100 лет до храма в Торжке. Четверик, четырёхстолпный с одной апсидой без притворов  был завершён главою на барабане, скрытого трёхлопастными кокошниками.  Покрытие кровель было из «белого железа», как и у большинства храмов того времени.

Следующий этап в истории собора относится к 1577 году, когда велением Иоанна Грозного к храму были пристроены два придела – преподобного Ефрема (с юга, возведенный вместо внутреннего, устроенного в южном нефе собора ок. 1315 г.) и Иоакимовского придела (с севера) , освещенного в 1589 г. Позже оба предела были перестроены – в 1669-1670-гг. Преп. Ефрема (Иоакимом Макарьевым и  Лукой Степановым) и предел во имя Иоакима и Анны в 1676–1677 гг. Салимов считает, что перестройка северного предела была связана с обретением мощей преподобного Аркадия – ученика преподобного Ефрема, чья рака была установлена на паперти у северных дверей храма. Тогда же были возведены к западу галерея и притворы, что зафиксировано в описи 1685–1686 гг.

После пожара 1742 года, когда ушли в небытие деревянные стены городища, а оставшиеся в городе храмы пришли в ветхость, то по решению Священного синода  древний Борисоглебский собор с пределами по ветхости был разобран. Вопреки представлю о том, что храм можно было спасти, имеющиеся сведения и реконструкция возможного состояния собора на тот момент говорит о невозможности сохранения древней святыни. Многочисленные пожары, перестройки, и ненадлежащий уход, в отличии от «любви к благолепию», как в Свято-Боголюбове монастыре, стали главной причиной необходимых мер по разборке собора, поскольку внутреннее разрушение стен несло необратимый характер. Ещё в 1766 году тверской епископ Гавриил в своём донесении в Государственную коллегию экономии писал, что «церковь во имя страстотерпцев Бориса и Глеба вверху в сводах и по стенам во многих местах расселась», «даже самые столпы внутренние, на которых утвержден был свод церковный, начали изгибаться от верхней тяжести. Был случай, что даже каменная стена в левом приделе упала и только чуду приписать нужно то, что при падении своем она никому не причинила вреда». Вероятно, в силу этих причин, решение в пользу возведения нового собора одержало верх, а в 1784 г. предопределило разборку старого храма. Факт разборки собора здесь стоит рассматривать как исключительный пример в тогдашней практике, поскольку в екатерининскую эпоху почтение к древностям носило не эпизодический, а всеобщий характер, о чём свидетельствует и пример о стремление сохранить в прежнем виде и Кремлёвские святыни при строительстве нового Большого дворца.

Минул год, и 9 июня 1785 года, по возвращении из Москвы, в присутствии двора, Екатерина II собственноручно положила первый камень в основание будущего нового Борисоглебского собора, на возведение которого выделила необходимые средства. Возведение собора велось по проекту Н.А.Львова, чей день рождения приходился на день памяти Бориса и Глеба, отмечаемый 15 мая. Наверное, именно поэтому, для творчества зодчего эта работа стала особо значимой. В письме, адресованному А.Р.Воронцову, Н.А.Львов оставил следующее упоминание: «Изволила Государыня закладывать в Торжке соборную мою церковь и тут, при закладке, удостоила меня своим разговором несколько слов». Стоит заметить, что в тот год Н.А.Львов разработал и проект нового Казанского собора в Санкт-Петербурге, утверждённый императрицей, но так и нереализованный. На тот момент это был второй, после собора Иосифа обручника в Могилёве, храм, заложенный Екатериной по проекту Н.А.Львова.

Новый монастырский собор встал почти на прежнем месте, но севернее, относительно Борисоглебского престола, поскольку место бывшего придела св. Ефрема осталось свободным. Главный престол был освящен во имя святых благоверных князей Бориса и Глеба, правый (южный) придел - во имя преподобного Ефрема, а левый придел — (до 1841 г.)  во имя св. Екатерины, а позже, как и в древнем храме, переосвещённый вновь во имя преподобного Аркадия, ученика Ефрема. С восточной стороны склон холма был  значительно увеличен, отчасти за счёт строительного мусора от прежнего собора. Для постройки храма был вырыт большой котлован в котором были устроены мощные каменные фундаменты.

Размышляя над обликом нового Борисоглебского собора будет опрометчиво повторить утверждение, что главным его прототипом храма стала Вилла Ротонда Андреа Палладио. Конечно, шедевр великого зодчего Ренессанса в значительной мере считывается в силуэте и композиции памятника, что даёт основание считать его одним из возможных прототипов для Борисоглебского храма. Однако, при сопоставлении двух памятников заметны и значительные отличия, которые не дают права утверждать, что только творение Палладио стало единственным «образцом» для этой работы Н.А. Львова. К тому же, можно привести немало примеров храмового зодчества современников и предшественников Львова в европейской архитектуре, что, несомненно, несколько размывает несколько предвзятое суждение.

Проектируя Борисоглебский собор, Львов творчески переосмыслил работы своих предшественников и современников, выступив не только в качестве зрелого архитектора эпохи классицизма, но и в качестве интерпретатора античного и ранехристианского наследия. При кажущейся полной симметрии, в отличии от Софийского храма Камерона в Царском селе, Львов посредством антовых портиков выделил центральную ось запад-восток, а перпендикулярную ось несколько облегчил простыми шестиколонными портиками. Эта деталь в данном случае неслучайна, поскольку здесь наиболее ярко воплотилось стремление не только следовать образцам Греческим (т.н. «Византийским») или творениям гениев Ренессанса, но и боговдохновенному прототипу – храму Соломона, бесспорно, и по сей день служащим символическим прототипом для сооружения храмов во всех христианских конфессиях. Это особенно сильно чувствется в трактовке и рассматриваемой нами западной паперти, отсылающей к облику притвора Первого иерусалимского храма, вход которого фланкировали две колонны -«Боаз» (левая) и «Яхнин» (правая), что выражено и символически связанными столпами-пилонами, творчески развивающими пластическое решение фасада.

Особое художественно-символическое значение в облике храма занимает купол, венчающий его почти равносторонний объём, достигая высоты 31 метра. Его форма особо выделяется за счёт расположенных зрительно ниже небольших малых куполов. Обращаясь к избранной, на первой взгляд, необычной его форме, стоит вспомнить об архитектуре раннехристианских храмов, мартириев и баптистериев, чьи внешние октагональные очертания обликали центрические постантичные пространства. Полусфера скрыта на три четверти ложным бараном, а на одну четверть близка абрису купола Пантеона, что характерно, прежде всего, для архитектуры Рима. Может быть именно поэтому, как и в творчестве Львова и Кваренги, такая форма купола чаще встречается именно в культовых, а не в светских постройках. В классицизме, античная (греческая и римская) и византийская архитектура переосмыслены, являясь нерасторижимым целым. Скромная гладь позднеримских форм мастерами классицизма наделяется строгой декорацией фасада с вкраплениями архитектурных деталей, скульптуры и живописи, соподчинённых в единое целое посредством классических пропорций и логики христианского мировозрения.

Фасадная декорация собора отличается строгостью очертаний, спокойным величием, лапидарностью. Дорика, как главное звено в декоративной обработке здания подчёркивает его монументальные и благородные формы. Антаблемент с триглифо-метопным фризом и фронтоны портиков нерасторжимы с плоскостями стен, оживлёнными по углам филёнками с размещёнными в них прямоугольными и трёхчастными «паллидиевыми» окнами. В портиках дорика сплавлена с тосканским ордером, тем самым внося некотороую приподнятость и лёгкость каждой стороне храма.

Говоря о внутреннем пространстве и его художественной декорации нельзя не обратить внимания на то, что до наших дней интерьеры храма дошли не первоначальном виде, поскольку в 1839-1840 гг. были в значительной степени видоизменены. Но, тем не менее, поздние элементы органично согласуются к первоначальными, являя целостную картину синтеза классицистического и историзирующего направлений в русском православном искусстве XVIII-XIX вв.

Беря за основу схему  крестовокупольного храма, Львов вносит дополнительные ломанные перекрёстные оси, тем самым  стремясь внести дополнительные художественные акценты. Рукава креста как бы пересечены, тем самым подчёркивая скрытую центричность собора. Это особенно заметно и посредством немаловажной детали как двойные купола, расположенные в угловых частых храма, в которых свет лишь рассеивается, в отличии от главного купола, в котором свет проходит сквозь большие полуциркульные арки. Если своды малых куполов лишь расписание в технике гризайль под кессоны, то свод главного купола оформили лепные ромбовидные кессоны с позолотой. Однако, свод главного купола первоначально должен был быть  оформлен другими – восьмигранными, или квадратным, со скошенными углами кессонами, наподобие тех, что украшают оставшиеся своды базилики Константина и Максенция в Риме (нач. 4 в.) и центральную конху Пантеона (2 в.). Эта деталь, вносящая особое понимание в раскрытие первоначального замысла облика храма, зафиксирована в гравированных чертежах из ГНИМА им. А.В.Щусева, подчёркивая мемориальность всей архитектурной программы собора. Выделение центра храма наподобие октагона – мартрия, а посредством развитой системы арок, усиливающих впечатление  «монументальной лёгкости», в которой проявлено пусть и отдалённое, но осознанное стремление приблизиться к византийским прототипам, дало возможность Львову создать пример собора, выражающего в своём внешнем и внутреннем облике сплав греко-византийских идеалов екатерининской эпохи.

Интерьер собора, как внешний его облик, отличается строгой и благородной изящной простотой, в которой главенствующую роль играли не росписи, а пространство, залитое светом. В отличии от нынешней довольно тёмной цветовой гаммы, сменившей желтовато-розовое покрытие колонн на зеленовато-синее, а тон стен со светло-палевого на сероватый, с мелкой орнаментикой в духе русско-византийского стиля. Эти, как и другие искажения интерьерной программы интерьера, особенно исказили алтарную часть, сменив небольшой ротондальный иконостас с иконами кисти В.Л.Боровиковского  на большой, выдержанный в стилистике барокко.  По предписанию Тверского и Кашинского архиепископа была изменена не только общая стилистика алтарной преграды, но и её масштаб, из-за чего были написаны дополнительные образы в той же стилистике, вместе с прежними иконами составившие ансамбль из 37-ми икон. До настоящего времени от всего этого ансамбля сохранилось три образа – один, кисти Боровиковского, в Тверской картинной галерее, и два в Торжкокском краеведческом музее – Боровиковского (?) и неизвестного автора его круга.

После революции 1917 г.  в феврале 1919 г., как и во многих монастырях и храмах по всей стране, были вскрыты мощи основателей монастыря и в течение недели (5-12 февраля) находились на всеобщем обозрении. После окончательного закрытия монастыря в 1931 году мощи святых были переданы в Михайловскую церковь, а потом утрачены. Собор, как и все строения монастыря, был передан совхозу им. Молотова,  затем в 1931-1934 гг. сельскохозяйственному училищу.  С 1936 г. территория обители становится особым стратегическим объектом, в котором поначалу располагалась воинская часть, в конце 30-х гг. – воинские авиационные склады, затем лагерь для военнопленных, с 1944 г. - тюрьма, а в 1985-88 гг. – ЛТП (лечебно-трудовой профилакторий). В 1989 г., после вывода из монастыря тюрьмы и ЛТП в нем разместился Всероссийский историко-этнографический музей, в связи с чем проводились исследовательские и реставрационные работы.

Даже имеющиеся остатки живописного, так и декоративного убранства храма являются прекрасным памятником своего времени, в совокупности с архитектурным замыслом Н.А.Львова являясь исключительным памятником храмового зодчества екатерининской эпохи.